[icon]https://funkyimg.com/i/2XNef.png[/icon]
мысли заворачиваются в петлю, они обвивают все те же углы, змеями ползают внутри черепной коробки и неприятно шипят; к горлу подкатывает ком – разумеется, дышать становится трудно, глотка першит, словно там внутри что-то живое царапается – эш хочется виски залиться, затопить, выжечь им то, что беснуется там, да только ему и так суждено будет сдохнуть, ведь мысли заворачиваются в петлю вокруг тонкой шеи так сильно, что на языке становится ощутимым их привкус. пыль, порох, железо и спирт – таково на вкус прошлое, что наружу просится выбраться; на кой черт ты вернулся, проклятый ковбой – на кой черт ты не сдох где-то под забором салуна вшивого, предатель ты чертов. эш массирует пульсирующие от боли виски – таких людей из памяти лучше уж выжигать, как ей кажется; от воспоминаний толку совсем никакого, если приносят они только ощущение впившихся в голову тысяч иголок и пожирают любые хорошие сны.

таких людей из памяти лучше уж выжигать – наглая ложь, от коей эш вся цепенеет; есть ошибки, которые, как полнейший дурак, ты совершал бы снова и снова, лишь бы хоть на секунду вновь окунуться в тот миг, когда чувствовал себя наиболее живым и приближенным к ощущению счастья [до глупого безрассудного]. начинает казаться, будто оно того стоит, даже если потом тебе остаются лишь пыль, порох, железо, спирт и невосполнимая пустота; риск – это когда, отчаявшись вдруг, все ставишь на красное.

- шеф? все пучком? – из-за двери показывается встревоженное лицо пити, обезображенное неровным ожогом от взрыва гранат; на шестьдесят шестом шоссе ему досталось в тот самый день больше всего. эш кривит нос – от собственных ошибок тянет расцарапать свою больную грудную клетку, проникнуть когтями под ребра и все подобно стервятнику оттуда к чертовой матери вырвать; от собственных ошибок чувствуешь, как трещит под ногами земля. пити неловко просовывается в едва приоткрытую дверь, помахивая бутылкой горючего – все, что сейчас остается, это горести заливать; больше, больше, больше, чтобы не страшно было уснуть. к надравшимся до беспамятства призраки не приходят – они не могут продраться сквозь сжатый вакуум в голове; пару часов отключки, как самый желанный дар.

- всяко лучше, чем у тебя, старик – она усмехается криво, хриплым голосом сотрясая затхлый воздух собственного кабинета; где-то в мыслях мелькает назойливое «не верю», но кого это уже здесь ебет. притворство в таких случаях не сродни лицемерию – защитный, мать его, механизм.

ночь пронесется быстрее, чем пуля, пролетевшая у виска ровно в полдень; разговоры по душам [которые давно уже растеряли] с каждым произнесенным словом все больше походят на пропущенное сквозь заточенные лезвия мясное желе – в них так просто увязнуть, мысли становятся клейкими, прилипают друг к другу, путая речь и развязывая язык. лицо пити теряется во вспыхивающих огоньках, а напоследок слышится брошенное с досадой «прости».

[indent] //

тот день, когда ее жизнь прозаично раскололась на две ровных части, состоящих из «до» и «после», был намертво вырван из страниц календаря – его выжгла обида, а пепел по ветру понесло. тогда, говорят, живым никто не вернулся; тогда, если верить злым языкам, лишь крыса с утопающего корабля спаслась – и имя ей джесси маккри. эш рвет в мелкие клочья все фотографии с ним, кроме одной – пусть она будет напоминанием, думается; пусть она станет предупреждением – слабости есть у всех, но не все могут их взять под контроль. ты же сможешь; сложно не учиться на тех ошибках, что стоили тебе вырванного голыми руками сердца. вместо него теперь кровь качает мертвая мышца – больше там нечему болеть [еще одна наглая ложь].

всё, что в нас умерло, так и оставим гнить – рычит под нос; гнилое же барахтается внутри до сих пор, не давая связь с прошлым окончательно разорвать.

проклятый круг – временная петля, завязанная на шее.

эш теперь ненавидит его любимую марку сигарет и не пьет тот виски, что он так яро когда-то хлестал; она игнорирует боль, дрожь от злости в руках и учится стрелять лучше, прицельнее – летальнее, дабы быть готовой к их встрече, что наверняка когда-нибудь произойдет [пожалуйста]. но в «день икс» что-то идет не так – недооценила, не уследила, дала слабину. поддалась – то ли ему, то ли самой себе. а сам он на месте, конечно же, не стоит, глаза его совсем как у старика – сожаления полные. будто вместо десятков прошли столетия; словно перед ней теперь другой человек и ничего в нем былого нет – разумеется, кроме ухмылки до зубного скрежета раздражающей, этого не отнять даже со смертью.

да, он совсем теперь другой человек – от нее же былого, быть может, тоже уже ничего не осталось; два обугленных человека, барахтающихся на задворках проебанной ими же жизни.

[indent] //

голова адски кипит – внутри нее ад разворачивается; мир вокруг безбожно бежит вперед, а сознание мячиком отскакивает от стен больной черепушки – еще мгновение и потянет блевать. на щеке застыл отпечаток вырезанной из памяти ночи – вот боль головная, вот пити с отменным пойлом, вот душещипательные разговоры, следом забвение, кромешная тьма, а потом тошнота, привкус желчи и дерева. слух хватается за шум спешащего к неизвестности поезда, но глаза катастрофически отказываются открываться; эш больно, эш откровенно хуево, и проблема не только в выпитом алкоголе.

как говорится, когда за твою голову назначена сумма, которая сможет прокормить маленькое селение как минимум месяц, то подозрительными становятся даже собственные необдуманные действия, что уж говорить о раскладах, вроде того, что выпал сейчас.

- лиз?

- не называй меня, - пауза, резкий выдох, еле сдерживаемый рвотный рефлекс, - какого…

любой вопрос, выпаленный в пустоту, звучал бы до одури глупо; любой вопрос в его устах ответа вряд ли найдет. маккри выглядел помятым чуть более, чем обычно, отчего логика [которая, говоря откровенно, болела сейчас не менее, чем весь организм] вопила, что им повезло вступить в это дерьмо на равных правах.

- сколько я была в отключке? – взгляд цепляется за его руки, связанные наверняка так же прочно, как и у нее – иронично, что в последнее время по-иному встретиться у них не получается; и хотя бы ты помнишь то, что было вчера?

если быть до конца уж честной, то ей неимоверно хотелось плюнуть ему в лицо; но спасение утопающих, как говорится, дело их же рук – какая досада, что в качестве спасательной шлюпки придется использовать того, кто когда-то ее с холодным расчетом прокинул.